Врата Анубиса - Страница 93

Для вящего эффекта он взял со стола пустую оловянную пивную кружку. Ну, Беннер, подумал он, сдавливая ее в кулаке, будем надеяться, ты способен на такие штуки. Он сжал кружку изо всех сил, аж пальцы побелели – разговоры в комнате стихли, и все, даже хозяин заведения, с интересом наблюдали за его действиями, – потом удвоил усилия. Все шероховатости кружки впились в его ладонь и пальцы, руку до плеча свело… но кружка не поддавалась.

В конце концов он ослабил хватку и осторожно поставил кружку на стол.

– Крепко сработано, – пробормотал он. Те, кто стоял ближе, ухмылялись, а за дальними столами уже хохотали в открытую. Даже хмурый трактирщик невольно улыбался. Дойль сделал несколько шагов к двери, чем вызвал новый приступ всеобщего веселья. Вот так, сопровождаемый насмешками и улюлюканьем, он вышел, сгорая от стыда, но зато никто не пытался задержать его.

Едва он перешагнул порог, как лицо и руки обжег лютый мороз. Он сделал вдох и чуть не задохнулся; показалось даже, что от холода пошла носом кровь. Дверь за спиной захлопнулась. О Господи, да что же это такое? Это не может быть Англия – этот сукин сын закинул нас на Огненную Землю или еще куда-нибудь в этом роде.

Если бы все в трактире не смеялись над ним, он бы туда вернулся, но теперь он сунул покрасневшие от холода руки в карманы тонкого – слишком тонкого! – плаща и устремился по узкой, темной улице в надежде отловить Ромени и силой заставить его найти хоть какое-то теплое место, где они могли бы отогреться.

Он не нашел Ромени, зато это сделал Сэмми. Дойль наткнулся на паренька, съежившегося у стены в квартале от трактира; в слабом лунном свете Дойль не заметил его и прошел бы мимо, но услышал беспомощное всхлипывание. Замерзшие слезы приклеили щеку Сэмми к кирпичной стене, и когда Дойль нагнулся и осторожно поднял голову юноши, послышался слабый хруст.

– Сэмми! – произнес Дойль громко, чтобы вывести парня из состояния прострации. – Куда он пошел? – Не получив ответа, он встряхнул его за плечи. – Скажи, куда? – Дыхание вырывалось у него изо рта клубами пара.

– Он… – всхлипнул юноша, – он показал мне… змей во мне. Он сказал: посмотри на себя, – и я послушался, и увидел, как они все извиваются. – Сэмми снова заплакал. – Я не могу вернуться и домой тоже не могу – они тогда заберутся во всех.

– Они исчезли, – твердо заявил Дойль. – Ты понял? Исчезли. Они не выносят холода. Я сам видел, как все они – слышишь, все! – выползли и умерли. А теперь скажи, куда пошел этот ублюдок? Сэмми шмыгнул носом.

– Правда исчезли? И умерли? Правда? – Он осторожно оглядел себя.

– Правда, черт возьми. Так ты видел, куда он пошел? Осмотрев себя еще раз и ощупав одежду, юноша начал дрожать.

– М-мне надо вернуться, – сказал он, неуверенно поднимаясь на ноги. – Чертовски холодно. И… да, вы хотели узнать, куда он пошел?

– Да! – Дойль приплясывал на мостовой от холода. Правой лодыжки он почти не ощущал и начинал всерьез опасаться, что цепь намертво примерзла к коже.

Сэмми опять шмыгнул носом.

– Он перепрыгнул через вон тот дом на соседнюю улицу.

– Что? – переспросил Дойль, решив, что он ослышался.

– Он прыгнул через тот дом, как кузнечик. У него на подошвах пружины железные, – пояснил Сэмми.

– Ах, да. Ну… спасибо. – Ромени загипнотизировал паренька на всю катушку, решил Дойль. И это всего за пару секунд! Пожалуй, не стоит слишком обнадеживаться, что он меня боится… – Да, кстати, – спохватился он, когда Сэмми уже собрался идти, – где мы? Я заблудился.

– Боро-Хай-стрит. Саутварк. Дойль поднял брови:

– Лондон?

– Само собой, Лондон, – буркнул парень, начиная пританцовывать на месте.

– Ага, а год какой? И число?

– Боже, мистер, откуда мне знать? Вот зима, это точно. – Он повернулся и, не в силах больше стоять на месте, побежал обратно в трактир.

– А король сейчас какой? – крикнул Дойль ему вслед.

– Карл! – донеслось в ответ. Угу, Карл Энный, подумал Дойль.

– А до него кто правил? Сэмми предпочел не расслышать, но над головой Дойля со стуком распахнулось окно.

– Оливер Блаженный, – прорычал мужской голос, – и при нем никто не позволял себе горланить по ночам под окнами!

– Прошу прощения, сэр, – спохватился Дойль, поднимая слезящиеся от холода глаза и пытаясь разглядеть, какое из дюжины маленьких окошек приоткрыто. – Я страдаю от… – а почему бы и нет, подумал он, – от мозговой лихорадки и лишился памяти. Мне некуда идти. Не пустите ли вы меня переночевать на кухню или не одолжите ли мне одежду потеплее? Я…

Он услышал стук закрывающегося окна – он так и не разглядел, какого именно. Чертовски типично для эпохи Кромвеля, подумал он и вздохнул, выпустив изо рта облачко пара. «Выходит, – прикидывал он, двинувшись дальше, – я попал куда-то между 1660-м и… когда там умер Карл? Кажется, около 1690-го. Час от часу не легче. В 1810-м у меня по крайней мере имелся шанс найти людей Дерроу и вернуться с ними домой или – в противном случае – принять то, что суждено мне судьбой в девятнадцатом веке, и без особых проблем прожить остаток дней как Вильям Эшблес… черт, холодрыга какая!… Ну что ты за идиот такой, куда тебя занесло? И зачем? Написал бы по памяти стихи Эшблеса, съездил бы в Египет, пользовался бы умеренной популярностью и пристойным состоянием… что еще? Ах, да: красавица жена. Но нет, угораздило же тебя приставать к чародеям, и вот результат: история утратила Вильяма Эшблеса, а сам ты торчишь в Богом проклятом столетии, где не чистят зубов и не принимают ванны, а человек в тридцать лет, можно сказать, старик».

Совершенно случайно он поднял взгляд, и как раз в это мгновение узенькую полоску неба в просвете между крышами пересекла причудливая фигура, и он вжался в стену, так как это был никто иной, как доктор Ромени, – лысый череп, развевающийся плащ и пружины на подошвах не оставляли ни малейших сомнений.