Не в силах смотреть на человека, которого ему, как он понимал, предстояло сейчас убить, он подошел к проему и заглянул внутрь. Привратник пришел в сознание и сидел, раскачиваясь из стороны в сторону и держась за сломанную ногу. Восковые люди, один из которых тоже лишился головы, бестолково ползали по обломкам. Дойль решил, что где-то там должна быть дверь, по счастью погребенная под обломками того, что было восточной частью купола.
– Эй, Дойль! – произнес голос за его спиной учтивым тоном, свидетельствовавшим о немалой выдержке говорившего. – Нам с тобой есть о чем поговорить!
Мастер покачивался в воздухе в двадцати футах от него, удерживаемый лишь завязанной у него под мышками веревкой, натянувшейся почти параллельно кровле. За ним Дойль видел диск луны, стоявшей еще совсем низко над горизонтом. Чтобы смотреть на Дойля, Мастеру приходилось задирать голову. Все это походило на воздушного змея в форме человека, или как если бы они с Дойлем смотрели друг на друга в повернутое под углом в сорок пять градусов зеркало.
– Не о чем нам говорить, – холодно ответил Дойль. Он занес над головой меч Амина и поискал взглядом, куда лучше ударить.
– Я могу вернуть тебе Ребекку, – тихо, но разборчиво произнес Мастер.
Дойль задохнулся, словно его ударили под дых, отступил на шаг и опустил меч.
– Ч-что вы сказали?
Несмотря на то что необычная поза, несомненно, причиняла ему боль. Мастер оскалился в улыбке:
– Я могу спасти Ребекку. Удержать ее от смерти. С помощью окон во времени, открывшихся по моей вине и открытых Дерроу. Ты тоже можешь помочь. Мы не дадим им сесть на мотоцикл.
Меч звякнул о каменную плитку крыши, и Дойль опустился на колени. Его лицо находилось теперь на одном уровне с лицом Мастера в двадцати футах от него, и он в беспомощном отчаянии вглядывался в глаза старика, блестевшие неестественной чернотой.
– Откуда… вы знаете… про Ребекку? – прохрипел он.
– Ты забыл про ка, что мы сделали из тебя, сынок? Кровь, упавшую в ванну? Мы вырастили из нее твою копию. Не то чтобы от нее было много толку в том, что касалось внятной информации, – ка, похоже, получился слегка не в своем уме; это может означать, а может и не означать, что ты и сам движешься в этом направлении, – но кое-что о тебе мы понемногу узнали.
– Это блеф, – осторожно возразил Дойль. – Историю не изменить. Я сам видел, что нельзя. И Ребекка… мертва.
– Мертв ее ка. С твоего мотоцикла упала не подлинная Ребекка. Мы отправимся в будущее, вырастим ка, а потом подменим их, с тем чтобы она могла вернуться сюда с тобой и, – Мастер снова улыбнулся, – сменила имя на Элизабет Жаклин Тичи.
Эшблес медленно, недоверчиво покачал головой. «И ведь я действительно в это верю, – подумал он. – Я верю в то, что смотаю эту чертову веревку и спасу его. Боже, а я-то думал, он будет всего лишь предлагать мне деньги…»
– Но ведь настоящая Элизабет Тичи живет где-то.
– Она умерла, и ее заменила Ребекка.
– Ах, да… – Дойль взялся за веревку. Прости, Тефик, подумал он. Прости, Байрон. Простите, мисс Тичи. Прости, Эшблес, похоже на то, что остаток жизни ты проживешь рабом этой твари. Прости, Бекки, – видит Бог, не ты выбрала этот путь.
Куда легче, чем делал это привратник, Эшблес выбрал ярд веревки. Пытаясь привязать ее одной рукой, он покосился на Мастера и увидел его улыбку – та была не просто торжествующей, презрительной и самодовольной, но и слегка безумной.
Эта нотка безумия у якобы всезнающего Мастера подействовала на Дойля, как холодный компресс на пылающем лбу. «Боже, – подумал Дойль, – я ведь действительно собирался купить жизнь Ребекки ценой смерти этой девицы Тичи, которую даже не встречал никогда!»
– Нет, – спокойно произнес он, отпуская веревку, и она натянулась рывком, больно дернув Мастера.
– Ты можешь спасти Ребекке жизнь, Дойль, – прокаркал перекосившийся от боли Мастер. – И свой собственный рассудок: ты ведь сходишь с ума и сам это знаешь, а здешние заведения для умалишенных не из самых приятных, так и знай.
Эшблес отвернулся, подобрал меч и, крича почти в унисон с Мастером, ударил с такой силой, что не только разрубил веревку, но и сломал меч о каменную крышу.
Не прекращая кричать, Мастер начал все быстрее удаляться, словно лежал в кузове невидимого пикапа, пытающегося поставить рекорд ускорения с места. Все ускоряясь, он миновал край крыши и полетел дальше, скользя в двадцати футах над землей. Его силуэт отчетливо чернел на фоне луны, так что Дойль хорошо видел его даже в сгущающихся сумерках.
– Так сдохни в вонючем дурдоме, Дойль! – проревел голос из отверстия под ногами у Эшблеса. – Жри собственное дерьмо, и пусть сторожа дрючат тебя почем зря! Вот что тебе уготовано, сынок! Так оно и будет, Романелли прыгал в будущее и проверял! И – слышишь! – мы уже спасли Ребекку, Романелли забрал ее, но теперь, когда по твоей дурости ее не на что менять, с ней…
Голос все продолжал выкрикивать свои бредовые угрозы, и Эшблес понял, что это Мастер говорит через последнего из восковых людей, у которого еще осталась голова. Сам Мастер казался теперь маленькой точкой на лике луны, поднявшейся уже заметно выше. Еще через минуту или две голос из дыры, продолжавший перечислять напасти, уготованные Ребекке, оборвался на полуслове. То ли вышел из строя восковой речевой аппарат, то ли Мастер просто вышел за пределы их магической слышимости – этого Эшблес так и не узнал.
Эшблес влез через дыру в стене обратно в коридор и заковылял вниз по лестнице. Когда он спустился на первый этаж, кто-то шевельнулся в темном проеме двери справа от него, но, услышав его шаги, отпрянул обратно в темноту;